Войди "О  НЕСКАЗУЕМОМ В ПОЭЗИИ И ЖИВОПИСИ" Л.И. и Ю.М. Ключниковы
Художественные
разделы:
Россия Небесная
Гимн Красоте
Солнечный мир
Космические и Алтайские зарницы
Поэтические
страницы:
Белый остров
Новые стихи

Об авторах
Перечень выставок
Идеи тонкого
мира
Страницы
альбома
Ссылки
На главную
 

Мы струи рек, мы капельки тумана,
нас океан зовет к себе домой.
Но есть в нас то, что больше океана,
и даже больше вечности самой...


ПОЭМЫ

ЛЕГЕНДЫ О СЕРГИИ РАДОНЕЖСКОМ

1.
Сгущались тучи над долиной,
Когда посланник россиян
Входную занавесь откинул,
Шатер монгольский осияв.
Что за недоброе подобье
Недавних снов и странный свет?!
Метнул хозяин юрты копья
Из-под тяжелых темных век.
Но копья те вернулись к хану,
О ясный отразившись взгляд.
И вызов принимая странный,
Качнулся даже хан назад.
— Зачем пожаловал сюда ты
Мой давний враг? Скрестим мечи!
Зевали темники в халаты,
Борзо трудились толмачи.
Вилась кудель беседы чинной,
А между взглядов, среди слов
Двух молний вспыхнул поединок,
Двух судеб, связанных узлом.
И дождь над ханским станом брызнул,
И хану надоел сосед. Руками замахал капризно,
И Сергий встал,
Незримый свет
Над старцем снова вспыхнул.
Следом
Шагнули стражники под гром,
И солнце лезвием победы
Меж туч блеснуло над шатром.
2.
Князь в небо шлет просительные взгляды, —
Дай знак, Отец,
Душа моя чиста.
Но бледных звезд безгласны мириады,
Кострам же вражьим
Несть и несть числа.
И страх арканом стягивает чресла.
О нет, не за живот
И не за власть!
Могу ли войско бросить бесполезно
В татарскую разинутую пасть?
Пошли, Отец, знаменье в миг рассветный,
Дай зреть благословенье в грозный час.
И тают звезды в небе безответном,
И Сергия звучит знакомый глас.
— Мужайся, князь! Земля твоя решила
И страхи, и сомнения давно,
В безмерных муках принимая в жилы
Татарской крови жаркое вино.
Поклон Орде за родники Востока,
Но прозвонил славянской воли час.
Отныне в битве, долгой и жестокой
Благие силы осеняют нас.
Иди же, князь,
Иди в огне и в славе
За дело несомненное свое!
И Пересвет нательный крест поправил,
И Челубею принесли копье.
3.
На Куликовом злая сеча,
А в монастырской тишине
Игумен зажигает свечи
Пред ликом Спаса на стене.
Из сердца не уходит битва,
Но не об этом тишина,
Немая Сергия молитва
В грядущий день напряжена.
Он знает токи высшей Правды,
Не может быть проигран бой,
Когда Магнит Вселенский в завтра
Потянет сердце за собой.
4.
И каплет кровь на стол из-под холстины,
И капли братин в общее пятно.
Воистину святой евхаристией
Пропитано победное вино.
Пирует Русь.
Ликующее сердце
Звенит, как монастырский благовест.
И веселится братия,
Лишь Сергий
Тропой привычной
Поспешает в лес.
Грядущих испытаний свиток длинный
Духовный взор кладет в одну строку
От Куликова поля до Берлина,
От княжеского сына к скорняку.
И шепчут губы,
Пламенны и сухи:
— В сраженьях проливая кровь и пот,
Не оскудей, возлюбленная
В духе,
Все прочее свершится в свой черед.
5.
Настанут времена —
Остерегутся у черты,
И станут изнутри Россию
Точить трусливые кроты.
Настанет день — и мрак безбрежный
Безбрежную исторгнет грусть,
И синим пламенем надежды
Срединная займется Русь.
Настанет час — и копья знанья
России будут вручены
И под рубиновое знамя
Сойдутся Сергия сыны.
1980-99

КОВРЫ

(восточная легенда)
1.
Зацвел кизил.
Ручьи на горных склонах
Набрали силу, весело звеня.
Понадобилась новая попона
Для боевого царского коня.
Владенья государевы обшарив,
Заготовитель главный к трону свез
Кашмирских шалей буйные пожары,
Английских гобеленов лед и воск,
Шелка Пекина,
Бархаты Прованса,
Кошму из сопредельных с небом мест.
Царь созерцанью тканей предавался,
Угадывая в каждой божий перст.
Какую взять, куда коня направить?
Чью землю царским опалить тавром?
И вдруг в глаза невиданные травы,
Цветы и птицы
Брызнули ковром.
На том ковре за юной девой крался
Могучий фавн, пылая и дрожа.
И праздник незнакомых чудных красок
Манил, и ослеплял, и раздражал.
— Откуда вещь? — спросил владыка хмуро.
Снабженец желтолицый и рябой,
Ногой ковер отодвигая сдуру,
Пролепетал:
— Содеяно рабой.
— Ковра не смей касаться, недостойный!
Ступай же прочь
И приведи ее.
И в грозном окружении конвойных
Перед царем арапка предстает.
Клинок очей
Столкнулся с теплой медью
Смиренных глаз
И мягче засиял.
И царь спросил:
— Скажи, где есть на свете
Страна солнцеподобная сия?
И странные в ответ услышал речи:
— Страна сия в душе моей живет.
Царь помолчал, окинул взглядом плечи,
И дрогнувшие ноги, и живот,
И нежный полуостров среди бедер.
Была раба не слишком молода,
Но божий дух,
Сокрытый в темной плоти,
Владыку звал желать и обладать.
И, как под осень щедрая долина
Ласкает очи золотом хлебов,
Невольница владыке подарила
Горячую арапскую любовь.
И царский гнев святой на иноверцев
Опочивальня спрятала в тиши.
И домогался царь
Смущенным сердцем
Познать страну сплетенной с ним души.
2.
И зашуршали слухи-злободневки,
А воины роптали, не таясь,
Что их поход отложен ради девки,
Что их штандарты выброшены в грязь.
Премьер-министр в очередном отчете,
Кривя улыбкой кисло-сладкой рот,
Докладывал, что палка не в почете,
Что смутами прельщается народ.
И Главный Теоретик государства
Небесной карой блуду угрожал
И в проповедях пламенных кидался
На всех, кто топчет веру и Скрижаль.
Стучал в окно
Провинций дальних ветер,
Спала раба,
Лишь царь один без сна
Терзался, что не создано на свете
Достойнее работы, чем война.
Он знал:
Судьба монархов не жалеет,
Когда дела забыли для утех.
Всегда в огне рождается железо
И в битве добывается успех.
Все в мире этом — зубы или хлебы,
Так повелел от сотворенья бог.
И царь владеть Аравией хотел бы,
А сам арапкой овладеть не мог.
Измученный, с опухшими висками
Сливовый лик разглядывал, привстав,
Уста и руки царские искали
Потайные любовные места.
И губы мед струили, словно соты,
И вся раба в руках его вилась.
И плакал царь —
Неведомое что-то
Таилось в глубине янтарных глаз.
3.
И день входил в монаршие покои,
И умброй кожи солнце излучал.
С улыбкой потаённой и покорной
Невольница заваривала чай.
Когда царю случалось рассердиться
Робела
И была рабой, пока
Не приходило время ей садиться
У ткацкого коврового станка.
Тогда и день ложился псом под окна,
Бездонность глаз
Пугала и влекла.
До вечера, сомнамбуле подобна,
Она ткала, ткала, ткала, ткала.
В зеленом льне паслись единороги,
Кентавр, смеясь, кого-то окликал,
И шерстяные аспидные боги
На синих возлежали облаках.
Все было, в общем, празднично, но ложно,
Как Главный Теоретик доглядел.
Творение же истинное должно
К царевой пользе наставлять людей.
Кому нужны лоскутные посулы?
Куда зовет ковровый этот бред?
На царский помутившийся рассудок
Арапка порчу навела и вред.
И потому удачею забытый,
Царь шепчет и во сне, и наяву,
Что душу непокорную рабыня
Цветным вверяет ниткам —
Не ему.
Что в этом затянувшемся сраженье
Отпраздновать победу не дано.
И было взято все в соображенье
Министрами. И было решено.
4.
В тот день владыку увлекла гадалка,
Ему поход и славу предрекла.
Рабу же заарканила удавкой
И на конюшню стража сволокла.
Храпели кони царские,
Был точен
И ловок дюжий конюх,
Хоть и хром.
Меж двух оглобель
Хрустнул позвоночник
Арапки под пудовым сапогом.
Все остальное мало интересно,
Оно корней кизиловых улов.
И царский гнев,
И царские аресты,
И сколько было срублено голов.
И то, что царь, в конце концов, признался
В своих грехах,
И снова бодр и рьян
С веселым войском в путь далекий снялся,
И вытоптал конем
Немало стран.
И завершая славную дорогу,
Под старость приказал в глухой степи
Построить храм неведомому богу
И этот храм коврами устелить.
Что из того?
Ковры давно истлели,
И храм песком засыпало уже...
Так стоит ли ворочаться в постели,
Допустим, на девятом этаже?
Чтобы увидеть
На стене панельной
Бесплотную арапку и ковры,
И красоту в сиянье беспредельном,
Что в каждом сердце
Дремлет до поры.

БОЛИВИЙСКИЙ ДНЕВНИК ЧЕ ГЕВАРЫ

В листве деревьев ветер замер.
Костер горит. Наутро бой
Последний, может быть, экзамен
Перед людьми, перед судьбой.
Закончил зверь свою охоту,
Висит, вцепившись, на плече.
Пока же над листком блокнота
В ночи сияют очи Че.
Он должен вспомнить, кто чем дышит,
Кто пал в бою, а кто сбежал.
Он пишет, в будущее пишет,
Как не сумел разжечь пожар,
Веселый, праведный, широкий,
Подобный славному тому,
Чей отблеск песенные строки
Сейчас напомнили ему:
Я хату покинул,
Ушел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
Красиво парень умер в песне,
Теперь в сердцах людей стучит.
А здешний люд, хоть оземь тресни,
На все твои слова — молчит.
И хуже, будто бы ослепнув,
Надеждам всем наперекор
Ведет карателей по следу,
По следу твоему, майор.
Кому под этим хмурым небом
Ты отдаешь свою любовь?
За что воюешь? За нелепо
В господ поверивших рабов?
Судьбой назначенный и тесный
Не ждет подвижнический путь
Ни славы, ни даров небесных,
Но верит, что когда-нибудь
Над тьмой больших и малых истин,
Над кровью всех времен и вех
Вдруг засияет бескорыстье
Одной потребностью для всех.
Да будет так. А ныне, ныне
Насущней хлеба и воды
Нужна улыбка из пустыни
Как пониманье... за труды.
Но хлеба нет и нет улыбки.
Они угрюмо прячут взгляд
В себя ушедшие улитки
Твоих несбывшихся гренад.
Ты не суди их словом резким,
Столетья рабские, увы,
Им залепили тестом пресным
Не только фартуки — умы.
Да, без дрожжей не быть броженью,
И под звериное “распни!”
На пашне многих поражений
Победа пестует ростки.
Не с сожаленьями, как с гирей,
Не впавший в жертвенный экстаз
За честь попасть в иконостас
Уныло ты бредешь к могиле.
Бывает душ высоких стать,
Что раздает себя на части
И высшее находит счастье,
Когда уж нечего раздать.
Пусть весело шумят в лесу
Деревья на твоем погосте.
Врагу ты бросишь, словно псу,
Совсем немного — плоть да кости.
Давно он человек-легенда
Ушел в дела людей и стран:
И в Сальвадоре Альенде,
И в сальвадорских партизан.
И в каждый дом под каждой крышей,
Где души выше потолка,
А уши слушают и слышат
Не только шелест кошелька.
Ты можешь быть смиренней лани,
Беззвучней пламени в свече,
Но если чьим-то горем ранен,
В тебе живет частица Че.
Враги его считали русским
По крови и “рукой Москвы”.
Где доллар вместо головы,
Нет места умственной нагрузке.
Конечно, для России честь
Такого воина взлелеять.
Но у моей отчизны есть
Свои сыны, свои идеи.
Не в кознях Кей Джи Би она
Ключи побед своих ковала,
И не в застенках, не в подвалах
Душа России рождена.
От Мономаховых хором,
От Радонежской кельи низкой
Течет сквозь вечный ратный гром
Река духовности российской.
Копье и меч привычны нам,
Нам обыденность не по силам.
Загадки многие сынам
Ты задаешь своим, Россия.
Всё ждем, когда кнуты вождей
В лихую пору дух разбудят.
...Боливия. Сезон дождей.
И думы, думы на распутье.
В ночных деревьях ветер замер,
В костре сырой сушняк шипит.
Спросонок бредят партизаны.
Весь лагерь спит, лишь он не спит.
Ну, вот и можно ставить точку.
Встает рассвет, потух костер.
В дневник дописывает строчку
В канун бессмертия майор.
Чем мера дела всенасущней,
Тем уже путь, темней тропа,
И чтобы стать в грядущем гуще,
Ложится под косу трава.
Стихи мои, довольно лирики
В соизмереньи “он” и “мы”.
Тем крёстным рейдом по Боливии
Закончен путь святой войны.
Теперь отныне и вовеки
Никто на свете, даже Че
Не приведет к заветной Мекке
С винтовкой на своем плече.
Уходит мир безумный, старый,
Еще сжимая ржавый меч.
Свою от факела Гевары
Свечу попробуем зажечь.
Чтоб, день за днем трудом наполнив,
Будить безрадостную сонь,
Свободный, мирный, жаркий, ровный
Нести строительный Огонь.
Чтоб каждый мог свой путь отмерить
Не до могилы — до звезды,
Отдав Тому, в Кого он верит,
Цветы Любви и Красоты.
1977-1997