НЕССИ

Когда в сияньи стронциановом
Сольются небо и вода,
Как будто Дух над бездной заново
Замыслил Слово,
В час, когда
В глухом блаженном одиночестве
На тонких нитках тишина
Повесит звоны и пророчества,
И оком пристальным луна
Скользнет по длинным плесам озера,
Просторным островом спины
Вдруг что-то грузное и грозное
Подымится из глубины.
Потянется к Большой Медведице
Змеиной шеей из воды,
Глаза зеленые засветятся —
Две грустных маленьких звезды.
Сбегут беззвучно струйки лунные
С чугунной кожи,
Глядя вдаль,
О чем она тогда подумает
Доисторическая тварь?
Свидетельница гроз Лемурии
И Атлантического дна,
Оглядывая мир нахмуренный,
О чем встревожится она?
Ночь затаится,
Даже лешие
Забудут блудные дела,
Пока полнеба занавешивая,
Два перепончатых крыла
Поднимут вал на древнем озере,
Рванутся ввысь в мольбе, в тоске
И тяжко упадут от розовой
Рассветной дрожи вдалеке.

ФРЕГАТ

В неподвижном,
Шумно-беспечальном,
Есть в нем безоружность
Птиц и рыб.
В небо такелаж его впечатан,
В берег черноморский корпус врыт.
Здесь одну пальбу слыхали стены —
Пробок, потому из темных рам
Сумрачно косятся флибустьеры
На вино, бумажники, на дам,
На потомков, ряженых с ножами
На ремне и с порцией котлет:
“Ах вы, черти,
Вы бы задрожали,
Мы бы вам устроили обед!”
 Замолчит, к ночи отмаясь, кубрик,
Проводив расчетливую рать
Тех, кто заглянул сюда со скуки
Иллюзорной страстью поиграть.
Вечер – кок желток на блюдце выльет,
Половые, скинув парики,
Быстро подсчитают чаевые,
Подотрут на палубе плевки.
Щелкнет ключ,
Блеснет далекий сполох,
Упадет на мачты вялый свет.
И когда пробьет неслышно полночь
Склянками своих надмирных сфер,
В кружева и бархат разодетый,
В душный воротник багрово влит,
Вывалится грузно из багета
Зазванный толпой
Астральный Флинт.
Свистнет —
И посыплется проворно
В лунный мрак с картинного холста
Разномастный сброд в косынках черных,
Золотыми серьгами блестя.
Но до капли выпиты бутылки,
И кастрюли на плите пусты.
Поскребут “налетчики” затылки,
Возвращаясь в пыльные холсты.
В общем, им ни холодно, ни жарко,
И туристов ветер не шерстит.
А фрегат...
Его, конечно, жалко,
Он один действительно грустит.

МАМОНТ

Он велик и тяжел.
Кто с ним в силе сравнится?
Кто осмелится встать на пути этих бивней,
Что камня прочней?
Темно-рыжую шерсть самый лютый мороз не прокусит,
И буравят пространство налитые кровью глаза.
Но не злобу в них гонит толчками могучими сердце.
Он трубит благодарность
Холмам и долинам, поросшим травой,
Он в согласье со всяким
Бегущим,
Плывущим,
Ползущим,
Лишь бы в теплом тумане пастись не мешали ему.
Что же спится тревожно?
Бездонные блазнятся ямы,
И уходит земля из-под бурых морщинистых ног.
И несутся над лесом горячие детские всхлипы:
Чем виновен я, Господи?
Чем пред тобой согрешил?
Ночь пройдет, и все сны позабудутся утром,
Гребень солнца расчешет росой увлажненную шерсть,
Отчужденное небо вздохнет непонятно и грустно,
И в траве-мураве затеряются снова глаза.

ЦЕЛЬ ЭВОЛЮЦИИ

Мы были углем обжигающим,
Золой кострища неживой,
И динозавром, всем мешающим,
И всем помощницей-травой.
Громадным тигром саблезубым,
Святым отшельником в скиту,
Свирелью нежной,
Гунном грубым,
Поднявшим меч на красоту.
Смиренным сеятелем хлеба,
Душою вросшим в свой посев,
Певцом, чье сердце жаждет неба...
И мы рождались этим всем,
Чтоб все вместив
И все изведав,
Вблизи, вдали, вверху, вглуби,
Все увенчать в себе победой
Всепоглощающей любви.

КЕНТАВР

С бетонки бесконечно длинной
Я кинусь в лес и сгоряча
Склонюсь под первою осиной
У ясноглазого ручья.
И встретят губы с наслажденьем
Ледок врачующей воды,
И лягут солнечные тени
К моим копытам с высоты.
Срастусь с травой,
Зароюсь в шорох, —
Хватил я гонки через край.
Но кочки впились, словно шпоры,
Земля командует:
— Вставай!
Ей ложны все мои восторги,
И уверенья, и слова.
Всю жизнь во тьме скребутся корни,
Чтоб к свету вырвалась листва.
Мой путь означен долгим бегом
Холодной ночью,
Душным днем:
Вперед и к звездам — человеком,
Назад и в сторону — конем.
1982

* * *

Нам дано из детства унести
Быль о том, как миром дернуть репку,
А еще, как спящую царевну
От волшебных злобных чар спасти.
И несет нас время по сугробам,
И другая в уши лезет речь:
— Далеко царевна...
Самого бы,
Самого себя бы уберечь
От ушибов, недруга и друга!
Репка что,
Куда вкусней пирог!..
Заметает путь-дорогу вьюга,
А царевна пробудилась в срок,
Как всегда желанна и прекрасна.
— Где царевич?
Я томлюсь с тоски...
Родина,
Единственная сказка
До седин,
До гробовой доски.

СОН

Звенит протяжно телефон:
— Вас вызывает Вавилон
— Меня?
— Да, Вас.
Рассвет. Шестой.
Пластмассы черной волшебство,
К которой я приник щекой.
— Припоминается такой?
— Да, как же... письмена-огни:
“Исчислен, взвешен, разделён”.
Ну, вроде “Пристегнуть ремни”!
В полете высветит салон... 
Но хриплый бас меня прервал:
— Я не пророк,
Я лишь прораб.
Камнями натрудив горбы,
Заснули все мои рабы.
Один брожу я под луной
На башне, выстроенной мной.
Я этой ночью понял вдруг,
Что нет совсем земных высот
На высоте, где Бел-Мардук
Топор карающий кует.
Судачат всюду: “Дело в том,
Что гордость обуяла люд”.
Нет, трижды прав Ассаргадон —
Вавилонян погубит блуд.
Уста их произносят “да”,
Но в сердце “нет” как длинный нож.
И нас, и наши города
В песок засасывает ложь.
— Я спать хочу,
Я буду рад
Вас позже выслушать, прораб.
Мне на работу к девяти...
— Не вешай трубку, погоди.
Ты слышишь треск —
Ползут все швы,
Мне это стоит головы.
И многим, не одна моя...
За то, что раз напутал я.
Потомок, слышишь, я погиб.
Не лги, прошу тебя, не лги.
О, слушай, слушай,
Есть судьба,
Но лишь душа ей не раба.
В зыбучем прахе, в блеске луж
Нетленны только башни душ
У тех, кто, не свиваясь в рой,
Их строит сам в себе ...
— Отбой...